«Меня гнули, ломали, но не сломали».
Интервью с Николаем Бурлаевым.

«Прошлое я не жалею. Не жалею безумный твой бег,
Каждый год на земле я старею,  доживаю залатанный век.
Не пришлось в жизни счастья мне встретить, по следам моим ползала смерть,
Лишь сегодня могу я ответить за лихую твою круговерть»

(Бурлаев Н.А. «Время»)

Однажды на исповеди батюшка мне сказал: «Мы все рабы Господа, как может один раб смотреть свысока и осуждать и обижать своего ближнего? Перед Богом мы все равны, потому что мы – Его рабы». С тех пор прошло очень много лет, но эти слова запомнились. В нашем нелегком пути под названием жизнь мы все идем вместе. Если кто-то упал, то надо помочь ему встать, если кто-то постарел и не может больше идти, ему тоже надо помочь, иначе наше движение нарушится, в нем произойдет сбой, произойдет катастрофа. Наши старики – наше богатство, наша сила, наш фундамент, о котором надо заботиться хотя бы потому, что он нас поддерживает и не дает упасть.

Мы расскажем сегодня о ветеране греческого общественного движения Бурлаеве Николае Анисимовиче. Он прожил сложную и тяжелую жизнь. Но он не сдавался и двигался вперед. «Я, – говорит Николай Анисимович, – живу, как завещал Серафим Саровский. – Просто, если получается, то делаю доброе дело. И потом забываю об этом. Сделал – и хорошо».

В начале 90-х годов Николай Анисимович был активным участником зарождающегося греческого движения. Он также участвовал в работе Фонда российско-эллинского духовного единства, основанного Трапезниковым С.П. и Рытовой М.Л.

Мы попросили Николая Анисимовича рассказать немного о себе.

– Я каждый месяц должен был отчитываться перед чекистами, – говорит Николай Анисимович. –Каждый месяц я должен был ходить в Политуправление. Последний раз я там был в 1986 году. Помню, зашел, а там сидит майор с большим носом. Там были еще два молодых офицера. «А. – говорит он, – Николай Анисимович! Проходи, брат. Я чувствую, мы поднадоели друг другу». Я говорю: «Да, господин жандарм». Он говорит: «Дай руку». Я: «Я вам не товарищ». Он отвечает: «Да ладно, старик. Давай дружить». Я: «То есть?» Он: «Ну, если увидишь или услышишь что-то, приходи, мы с тобой побеседуем». Я говорю: «Господин жандарм, я помню слова великого Эзопа». Он: «Это кто, артист был?» Я говорю: «Это был баснописец великий». Он говорит: «Ну и шо он сказал?» Я говорю: «Он советовал своему приемному сыну Гелию – «Сын, все, что ты видишь и слышишь, пусть в тебе самом и умрет. Чтобы самому тебе не быть безвременно умершим – держи язык на привязи, ибо язык твой – враг твой». Вот этой преамбуле, – говорю я, – господин жандарм, я следую всю свою жизнь. Меня гнули, ломали, но не сломали. Вы можете меня убить, меня никто искать не будет. Но заставить меня вам служить вы не сможете. Я был в ваших подвалах, я знаю, какой это ад». Он говорит: «Я знаю. Но какое у тебя кредо?» Я говорю: «У моего кредо пять категорий и три ипостаси. Первая – это любовь». Он говорит: «Секс, что – ли?» Я отвечаю ему: «Секс – это страсть. А любовь – это чувство. Второе – знание. Без знания человек – мастодонт, пещерный мамонт. Третья – мораль, четвертая – нравственность и пятая – доброта. Высший судья – наша совесть. А три ипостаси – это душа, которая принадлежит Господу, жизнь,  которая принадлежит Родине, и честь». Он говорит: «Но родина же твоя тебя обижала». Я говорю: «Нет. Родина – как мать, одна, а власть принадлежит жандармам». Он посмотрел и говорит: «Видал, Леха? Умный… Свободен». Я ушел домой. Через десять дней мне звонят и приглашают поехать с ними на гастроли во Францию. Я объясняю им, что не выездной.  А мне отвечают, что на у меня уже готова виза. И я поехал. Хотел сбежать и остаться в Греции. Но потом подумал, что жену мою Галину Сергеевну задергают. И я вернулся. А однажды весь хор ехал на гастроли, а меня не взяли. Меня вызвали к председателю Гостелерадио. Он говорит мне: «Ну, проходите, Николай Анисимович. Говорят, у вас гениальный голос?» Я говорю: «А вы как председатель Гостелерадио не слышали мой голос?»  Он говорит: «Да – да, конечно. А почему вы Никос? Кто вы по национальности?» Я говорю: «Грек».  Он даже в лице изменился и говорит: «Кто??? У нас есть такая нация?» Я говорю: «А чему вы удивляетесь, господин министр? Моя  соотечественница Зоя Палеолог была русской царицей, и пока царь воевал, она прекрасно управляла государством, объединив все враждующие княжества в единое государство. Моя нация дала вам письменность и Великое православие. – И я показал ему свой крест. – Моя нация  воевала бок о бок с русскими во всех войнах, которые вела Россия». Я подал ему заявление об уходе и сказал: «Я не хочу работать там, где я ничто». И я ушел. Я горжусь тем, что я грек.

– Расскажите о своей семье.

– Мой отец погиб, мама сидела в лагерях. Но я говорю о другом. Когда началась война, папа ушел на фронт. А мама рыла окопы, я был с ней рядом. И пришли немцы. Мы с мамой находились в трудовых лагерях в Польше и Австрии до конца войны. А как только вернулись, нас забрали в ГУЛАГ. Такой был закон. Это было ужасно. В 1947 году в лагерь пришло письмо на мое имя. Там говорилось о том, что мой отец погиб под Сталинградом в 1942 году. После этого меня освободили, мне было 10 лет. Мы поехали домой, жить было негде. Маму на работу никуда не брали. Я потом пошел в школу, был старше всех. И каждый год приносил домой похвальную грамоту. Уже в детстве у меня проявился голос, которым все восхищались. По окончании школы меня отправили на краткосрочные курсы трактористов, а потом я поехал осваивать целину. Оттуда мы еле – еле сбежали. Нас было трое греков. И комиссар нас тут же отправил в армию. Год я был танкистом. До армии я играл немного на трубе, и меня отправили играть в оркестр на трубе, а затем как лучшего трубача командировали в Тбилиси играть на параде. И там мне предложили спеть песню, которую написал Вано Мурадели. Ее никто не мог спеть, для баритона было высоко, а для тенора слишком низко. И ему сказали, что есть такой солдат, который может спеть все. Он спрашивает, за сколько времени я смогу ее выучить. Я говорю, что за пять минут. Он удивился. Я спел, всем понравилось. На следующий день меня посадили в машину и привезли в консерваторию к профессору Гогичадзе. Они стали меня экзаменовать, я пел для них песни в разных тональностях. И пришло письмо, в котором говорилось, что Тбилисская консерватория приглашает меня на учебу. Я отнес это письмо в Политуправление, после чего меня отправили служить еще на семь месяцев в Караганду. И так всю жизнь. Потом я жил в Ялте. Но где бы я ни был, я всегда был под надзором. Жена моя первая от меня уехала, сказала, что я ей испортил жизнь. Уехала и увезла с собой дочь. После этого я поехал учиться в Москву. Женился во второй раз. Но оказалось, что я мало зарабатываю, и мы расстались. Потом я преподавал вокал на музыкальном факультете Московского педагогического института. Там училась моя супруга, Галина Сергеевна, там мы с ней и познакомились. Мы с ней вместе уже сорок два года. Я посвятил ей стихотворение:

«Мой дом – где ты, моя родная. Мой дом – где я не одинок.
И ноги сами, дорогая, меня несут на твой порог.
Ты для меня и явь, и сказка. Я о тебе всю жизнь мечтал.
Любовь моя, ты – свет и ласка, узнав тебя, я лучше стал.
Ты такая домашняя, мне с тобою тепло.
Ты – как песня звенящая, сколько б лет ни прошло».

Юлиана Погосова.