В страшные дни теплого сентября 1922 года был сожжен дотла самый прекрасный, самый живой город малоазийского побережья Турции. Горели только цветущие греческие и армянские кварталы: огонь обходил бедный квартал, где жили турки.
Для греков горел город с многотысячелетней историей, колыбель греческой и европейской цивилизации. Для турок – огню, наконец, предавался gavour izmir, город неверных. Полтора миллиона покидавших пылающий город беженцев оставляли позади себя в дымящихся развалинах 300 тысяч жестоко убиенных собратьев и 150 тысяч заложников, в основном мужчин возрастом 18-46 лет. Среди зверски умерщвленных видных деятелей Смирны был и митрополит города Хризостом Калафатис, признанный впоследствии святым за муки, принятые им за свой народ и веру.
«Одно из сильнейших чувств, которое я увез с собой, покидая Смирну, – писал впоследствии Генеральный консул СЩА в Смирне, – это чувство стыда за то, что я принадлежу к человеческому роду».
Точно такое же чувство должны были бы испытывать сотни иностранных миссионеров, ставших свидетелями резни христианского населения и уничтожения едва ли не самого значительного пласта мировой истории. Сколько же из них испытывали чувство, похожее на то, что ощущал американский консул? Наверное немногие. Иначе Европа ни за что не допустила бы ни зверской расправы, ни поругания древней культуры.
Одним из тех, кто не был свидетелем случившихся в Смирне ужасов, но захотел всей своей жизнью заплатить за стыд, испытанный им от сознания того, что он является соотечественником европейцев, с холодным расчетом допустивших малоазийскую катастрофу, был французский историк и филолог Октавий Мерлье. Малоазиатская трагедия настолько потрясла его, что, женившись на гречанке, Мерлье оставил Париж и Сорбонну, и переехал в нищую Грецию, дабы содействовать восстановлению и развитию пошатнувшихся в 1922 году отношений между Францией и Грецией. Франция ведь была одной из великих держав, предавших Смирну, да и весь малоазиатский эллинизм.
Будучи еще во Франции, Мерлье писал:
«Я услышал самый душераздирающий плач по убиенному эллинизму. Узнал о предательстве великих держав, о смерти сотен тысяч людей, которые были зарезаны, повешены, изуродованы, а некоторые даже погребены заживо, узнал о разрушенных городах, о потоплении в крови многотысячелетней истории. Узнал о конце Византийского государства, более европейского, чем все европейские государства вместе взятые, воспоминание о котором было в одночасье стерто с мировой карты».
Так страшно заплатили малоазиатские греки за великую идею, которую когда-то сформулировала Екатерина Великая, затем «отряхнул» от пыли забвения первый конституционный премьер-министр страны Иоаннис Колеттис, а впоследствии бесславно попытался осуществить самый, пожалуй, неоднозначный политик Греции — премьер-министр Элефтериос Венизелос, чье имя носит сегодня Афинский аэропорт. Личные и государственные амбиции, трагические политические ошибки привели не просто к погребению навеки великой идеи восстановления греческого государства в рамках Византийской империи. Они привели к потере Грецией своих лучших сынов, к потере Восточной Фракии, к еще более страшной трагедии изгнания греческого населения с ионического побережья и трагедии сотен тысяч беженцев.
О трагедии эллинизма Малой Азии писалось не раз – в разных тонах и ракурсах, с применением различных источников. Сегодня, 98 лет спустя после уничтожения Смирны, малоазиатская трагедия практически «переселилась» на страницы далекой истории. Причем истории, которую пытаются переписать даже в Греции. Поэтому сегодня, в «черный» юбилей, следует не только вспомнить о сотнях тысячах жертв, но и еще раз крепко задуматься о сегодняшнем дне. О том, с какой легкостью посылаются на гильотину целые народы, о том, как великие идеи приводят к великим трагедиям, и, главное, о том, как быстро забываются уроки истории, уроки величия и предательства, уроки любви и ненависти.
Кульминацией поражения Греции в малоазиатском походе стало сожжение Смирны младотурками. 27 августа в Смирну вошли первые отряды Кемаля, а накануне, 26 августа, в порту Смирны бросили якорь три греческих корабля. Однако экипаж отказался сойти на берег: в его задачу входило не спасение местного населения, а эвакуация греческих солдат и высших государственных чиновников Смирны. На палубу же английского судна спешно взошел и Аристидис Стергиадис, министр Ионии, назначенный самим Венизелосом наместник Смирны, спешно покидавший на волю турецких ножей вверенное ему население.
Митрополит Драмский, Филиппский и Зихнийский Хризостом (Калафатис)
О «потерянном рае», о жемчужине Малой Азии Смирне вспоминают не только немногие ее жители, которым удалось уцелеть, но и те иностранцы, которые избрали Смирну своим местом жительства, отказавшись от надменного и холодного Лондона, дикой Америки и высокомерного Парижа, возомнившего себя пупом земной цивилизации. Позднее Черчиль запишет в своих воспоминаниях:
«Дабы отпраздновать свой триумф, Кемаль превратил Смирну в пепел и перерезал христиан».
Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» пошлет в Америку репортаж следующего содержания:
«С 11 часов вечера 28 августа я не увидел более ни одного уцелевшего греческого или армянского дома: двери были выломаны, окна выбиты, женщины – изнасилованы, мужчины и дети – наколоты на штыки, обезглавлены, задушены, разорваны на части, точно ветхая одёжка. Турецкие офицеры направляли действия своих солдат, волочивших награбленное добро. Трупы, обезглавленные или целые, валяются на улицах, от них исходит невыносимый смрад».
И за всем происходящим – заметьте! – хладнокровно, не пытаясь вмешаться, наблюдают офицеры и моряки стоящих на рейде кораблей великих держав. Как рассказали очевидцы, самыми бессердечными оказались французы. Англичане, по свидетельствам очевидцев, не менее равнодушно взирали на происходящее, но, по крайней мере, не добивали, как французы, тех, кому посчастливилось не утонуть и не потерять голову от шашек турецких солдат, охотящихся на неверных на лодках, а добраться до кораблей.
На фоне всего этого нескончаемого и непередаваемого ужаса – две фигуры: «черная» и «белая». «Черная» фигура наместника Смирны Аристидиса Стергиадиса и «белая», излучающая свет, фигура митрополита города Хризостома Калафатиса. Они навсегда стали «культовыми», только одна одиозной, другая – святой. Более того, один из источников рассказывает следующий эпизод, из которого прямо вытекает, что Стергиадис намеренно оставил греческое население Смирны на произвол его страшной судьбы. Как-то раз, в беседе с молодым в то время Йоргосом Папандреу, дедом уже бывшего главы ПАСОК и премьер-министра страны, Стергиадис сказал следующее: «Пусть лучше останутся здесь (жители Смирны) и их перережет Кемаль, чем отправятся в Афины и перевернут там все верх дном!» Те же источники утверждают, что Стергиадис систематически препятствовал организации греками Смирны сопротивления туркам и впоследствии организованному отступлению из города.
Факт тот, что ни один греческий корабль так и не появился в порту. Аристидис Стергиадис, близкий друг Венизелоса и его ставленник, сбежал за границу за несколько часов до того, как загорелся в Смирне первый дом.С теми же, кто принимал адовы муки, остался «белый ангел», как назвали впоследствии митрополита Драмы и Смирны Хризостома, признанного православной церковью мучеником и Святым. Церковь чтит его память 9 сентября.
21 августа, за неделю до начала резни и своей мученической смерти, Хризостом пишет пронзительное письмо Венизелосу, называя его «другом и братом».
«Эллинизм Малой Азии, Греческое государство и вся греческая нация спускается в Ад, из которого никакая более сила не может его вырвать и спасти. Виновны в этой невероятной катастрофе Ваши политические и личные враги, но и Вы сами несете огромную ответственность за Ваши ошибочные действия».
Хризостом родился в 1867 году в городке Триглия (греч. Τρίγλια, нынешний тур. Zeytinbağı) в 12 км от города Муданья (ныне Турция). У его родителей Николаоса Калафатиса и Каллиопи Лемониду было 8 детей — 4 мальчика и 4 девочки. Калафатисы сделали все возможное, чтобы вырастить и достойно воспитать своих детей: отец Хризостомоса продал свою землю, чтобы выучить старшего сына Евгения, и земли своей супруги, чтобы отправить Хризостома в знаменитую школу православия в Халки. Впоследствии Хризостом доказал самой своей жизнью, что чтит канон, установленный как для духовенства, так и для статских служащих, но крайне редко ими выполняемый: канон единства слова и дела.
В 35 лет, в 1902 году, Хрисостом получил высокий сан митрополита Драмы. Когда новый митрополит отправился к патриарху проститься, глава православной церкви дал ему отеческие напутствия, на что Хрисостом ответил:
«Всем своим сердцем и всеми своими помыслами я буду служить Церкви и Нации, и митра, которую твои святые руки возложили на мою голову, скорее превратится в терновый венец, чем я утеряю с нее хоть один камень».
Через двадцать лет, 27 августа 1922 года, Хризостом исполнил свою клятву: сцены его мученической смерти десятилетиями терзали сон как друзей митрополита, так и его врагов.
Когда корабль, на котором сбегал из окрашенной кровавыми огнями Смирны ее наместник Аристидис Стегиадис, покидал городской порт, турки торжественно подтягивали к виселице окровавленные обрубки тела митрополита Смирны. О том, как убивали последнего митрополита «потерянного рая», рассказал будущему академику Милонасу, греку Смирны, один из палачей Хризостома, желавший искупить свой грех и спасший поэтому Милонаса и его студентов из турецких застенков.
«Вашему митрополиту выкололи глаза и, окровавленного, поволокли за бороду и волосы по переулкам турецкого квартала. Толпа била его ногами, пинала, поносила, рвала на куски. Огромное впечатление произвело на меня то, что он молчал, не отвечая ни слова, не умоляя о пощаде и не кляня своих убийц. Лицо его, бледнее смерти, покрытое вытекавшей из изуродованных глазниц кровью, было обращено к небу, и он все время что-то шептал. Знаешь ли ты, учитель, что он шептал?» – спросил турок у Милонаса.
«Знаю, – ответил Милонас. – Он говорил: «Прости, Господи, неразумных детей Твоих, они не ведают, что творят».
«Время от времени, – продолжил тогда турок, – он поднимал руку и благословлял своих палачей. Один из наших понял, что означает этот жест, и отрубил митрополиту обе руки, и тогда из губ отца вырвался долгий стон. Стон облегчения, а не боли. Я пожалел его и уложил двумя пулями в голову».
На вопрос, где зарыли измученное тело Хризостома, турок ответил, что никто не знает, что стало с прахом митрополита.
Следует отметить, что Хризостом был одним из тех, кто призывал с амвона к равенству людей и народов, призывал бороться против национализма и разжигания ненависти между народами разных вероисповеданий. У историков нет сомнений в том, что убийство турками Хризостома было спровоцированным политическим убийством. Его убили не за то, что он сделал или говорил, а за то, что он сделал бы, останься жив. У турок не было сомнений в том, что живой Хризостом приложил бы все силы к тому, чтобы отстоять целостность греческих земель и ни за что не отдал бы Восточную Фракию.
Теплым сентябрем 1922 года была сожжена дотла колыбель европейской цивилизации, ионический город Смирна. Сотни тысяч людей погибли за Великую идею, которая могла завершиться только трагедией. Великие державы, великие идеи, великие вожди. Сколько из них были по-настоящему великими, и в чем заключалось их величие? Как ни верти, а в истории «величие» измеряется обычно числом погубленных во имя его душ.
Митра Хризостома Смирнского (Национальный Исторический музей Афины)
Хризостом был канонизирован 4 ноября 1992 года решением Священного Синода Элладской православной церкви, провозгласившей его святым и мучеником нации (греч. Εθνομάρτυρας). Память «Святого Хризостома Смирнского и вместе с ним святых архиереев Григория Кидонийского, Амвросия Мосхонисийского, Прокопия Иконийского, Евфимия Зилоского, а также священников и мирян, погубленных во время Малоазийской Катастрофы» совершается каждое воскресение перед Воздвижением Креста Господня.
Источник ermyinia.blogspot.com
Автор Евгения Евстафиу
Источники:
